Если б все профессии на свете
Вдруг сложить горою на планете,
То, наверно, у ее вершины
Вспыхнуло бы слово: «Медицина».
Эдуард Асадов
Героев рождает не только война. Сейчас во всём мире ведётся непримиримая борьба с коронавирусной инфекцией. На передовой – медики. Ежедневно, рискуя собственным здоровьем, они сражаются за человеческие жизни.
История знает немало примеров, когда врачи забывали о себе в стремлении помочь людям, используя малейшую возможность сделать мир вокруг добрее и милосерднее! Не это ли подвиг?
Сегодня, в день рождения музея-усадьбы «Ясная Поляна», цикл публикаций о тульских героях в белых халатах мы продолжаем рассказом о Кнерцере Николае Андреевиче — враче, лечившем Л. Н. Толстого, душеприказчике Дмитрия Яковлевича Ваныкина.
Николай Кнерцер родился в 1833 году. В 1855-ом он окончил курс медицинских наук, и, начиная с этого времени, его фамилия неоднократно встречается в письмах семьи Толстых.
Например, в середине июля 1886 года Лев Николаевич писал дочери Татьяне:
«Здоровье мама все не поправлялось. Нынче привезли Кнерцера. Онъ нашелъ тоже, что и Киданова — на ихъ жаргоне — катаръ мочевого пузыря. Кнерцеръ согласился на пiявки, которыя мама очень желала. Поставили 8. Кнерцеръ говорить, что хуже стало отъ того, что она не лежала и что придется пролежать еще наверно 3 дня и можетъ быть больше. Целуй Сережу».
И это при том, что Лев Николаевич Толстой сложно относился к медицине. В его произведениях, дневниках и письмах постоянно всплывают рассуждения о бесполезности, ненужности медицины, о её греховности. Извечную страсть людей к лечению Толстой считал суетой, малодушием, а то и грехом. Устами своих героев, страдавших от самых различных недугов Толстой правдиво и ярко изобразил плачевное состояние врачебного дела в России. В статье «О назначении науки и искусства» он рассказывает о том, как «земский врач плачется на то, что нет средств лечить рабочий народ, что он так беден, что нет средств поставить больного в гигиенические условия, и вместе с тем, этот же врач жалуется на то, что нет больниц, и что он не поспевает; ему нужно помощников, еще докторов и фелъдшеров. Что же выходит? Выходит то, что главное бедствие народа, от которого происходят и распространяются и не излечиваются болезни, — это недостаточность средств для жизни». Всесторонне и глубоко Толстой освещал и вопросы докторского авторитета, взаимоотношений врача и больного, а также понимал, что уровень медицинских знаний в те времена был, к сожалению, невысок. Хрестоматийными стали и достижения Толстого на ниве пропаганды здорового образа жизни, в котором спасение от болезней. Но при этом во все периоды жизни Лев Николаевич был связан с врачами. Почему отношение к врачам было столь вариабельным? На этот вопрос нет четкого ответа. Есть только задокументированные воспоминания.
Татьяна Львовна Сухотина-Толстая рассказывает об одном эпизоде из своего детства.
«Нас всех положили в постель. Мама и Ханна ходили за нами, но мы были мало похожи на больных. Моя головная боль вскоре совсем прошла, и хотя сыпь высыпала не только на лице, но и на руках, все же никто из нас больным себя не чувствовал.
Очень было приятно вместо обычного молока получать чай с малиновым вареньем, приятно было быть избавленной от уроков, но все же лежать в постели, когда хотелось бегать и кататься на коньках, — было тяжело. И мы прыгали по постелям и шалили так, что Ханна иногда теряла терпение.
— Какие же это больные? — говорила она мама. — Они все совершенно здоровы.
— Да почему же у них сыпь? — недоумевала мама. — На деревне корь, и они, наверное, заразились опять от деревенских детей.
— Тогда был бы у них жар, — возражала Ханна.
— Да ведь вы знаете, Ханна, — говорила мама, — что корь иногда проходит очень легко. Вероятно, дети болеют очень легкой формой.
Чтобы прекратить всякие сомнения, решили послать в Тулу за нашим старым доктором, милым Николаем Андреевичем Кнерцером.
Приехал Кнерцер, поздоровался с нами и сел около моей кровати. Он посмотрел на высыпавшую на лице и на руках сыпь, поискал ее на других частях тела, пощупал мой лоб, посчитал пульс и велел показать язык. Потом он посмотрел на меня сначала через очки, потом сверх очков, и мне показалось, что в его глазах мелькнул насмешливый игривый огонек.
То же самое Кнерцер проделал у постели моих братьев.
— Ну, что же? — спросила мама.
— У детей не корь, — сказал он наконец. — Жара у них нет, и сыпь сосредоточилась только на лице и руках. Не попало ли к ним на лицо что-нибудь такое, что могло произвести это высыпание?
— Не знаю, — сказала мама. Потом обратилась к нам: — Не мазали ли вы лица и рук чем-нибудь?
Меня вдруг осенила мысль. Это духи из стеклянных поросят, козлят и гусей, которыми мы душили руки и лицо. Я быстро перекувыркнулась лицом в подушку и неудержимо начала хохотать, болтая ногами под одеялом.
— Что с тобой? — спросила мама.
— Это гуси! — закричала я. — И козлята. И поросята.
Мальчики поняли меня и тоже начали кричать:
— Это гуси! Поросята! Цыплята! Козлята!
Кнерцер оглядывал нас по очереди, думая, что мы рехнулись.
Когда Кнерцеру объяснили, в чем дело, он велел духи все вылить в помойное ведро.
Нам позволил встать и одеться».
Портрет Татьяны Львовны Толстой, дочери писателя. Илья Ефимович Репин
Корь была постоянным бичом детского населения России в XIX веке. Заболевание имело повсеместное распространение и вспыхивало регулярно. В 1851 году эпидемии кори зарегистрировали в 29 губерниях, в 1852 году пострадали 26 губерний. Анализируя смертность от кори в Петербурге с 1871 по 1888 год, Д. В. Лещинский писал: «Распространение этой болезни до того громадно, что она почти всюду стала эндемической и едва ли справедливо говорить о коревых эпидемиях там, где дело заключается только в усилении существующей из года в год болезни». Об опасности кори знали все. И только авторитетное мнение Н.А. Кнерцера успокоило Софью Андреевну Толстую.
Общественный статус врача, особенно медицинского чиновника, обычно возрастал, если он принадлежал к «высшим сословиям». Николай Кнерцер изначально таковым не был. Только профессиональные знания и деловые качества позволили выходцу из купеческого сословия занять должность Губернского врачебного инспектора. В его обязанности входило осуществление контроля за здравоохранением в губернии.
Кнерцер был обязан неоднократно в течение года обозревать все заведения гражданской медицины и представлять рапорт в Медицинский департамент. Он следил за продажей лекарств и косметических средств, проводил освидетельствование продуктов питания, контролировал деятельность уездных врачей, приглашался с правом голоса на заседания общественных и земских учреждений по вопросам санитарного состояния. Работа хлопотная, но и соблазнами богатая. Только кристальная честность Кнерцера позволила ему оставаться инспектором в течение 30 лет.
Кроме того, в Кнерцеру доверили быть председателем Тульской Медицинской Вспомогательной кассы. Участники кассы ежегодно отчисляли в нее небольшой % от своего жалования и могли рассчитывать при нужде на материальную помощь. Наличный капитал Тульской кассы в 1904 году составлял около 8000 рублей.
14 февраля (по другим данным 23 апреля) 1899 года Н.А. Кренцер, в числе шести уважаемых тульских врачей, засвидетельствовал завещание Д.Я.Ваныкина и стал одним из душеприказчиков мецената. В завещании все было четко продумано. Например, если городские власти затягивали решение вопроса о вложении завещанных денег в соответствующие проекты в течение трех лет «со дня утверждения духовного завещания», то душеприказчики Ваныкина имели право изъять данную денежную сумму и самостоятельно начать строительство. К счастью, осуществлять положения данного пункта завещания не пришлось. 25 января 1908 года больница приняла первых пациентов. Медицинское учреждение работает в Туле по сей день.
Источник: Тульские Новости (https://newstula.ru/fn_571028.html)
